Курение в общественных местах: наука за Медведева и против

Как раз тогда, когда Медведев начал свою эпохальную борьбу с курением, подоспел свежий метаанализ от Калифорнийского университета. Основываясь на 43 исследованиях последствий запрета на курение в разных европейских странах и штатах Америки, авторы уверенно утверждают: да, запретительные меры действительно эффективны, они быстро и существенно снижают количество госпитализаций, связанных с последствиями пассивного курения. Примерно через два года после введения запрета на курение (в барах, ресторанах и на рабочих местах) в больницах становится на 15% меньше людей с инфарктами и на 24% меньше жертв легочных заболеваний.

Интересно, что в обзоре, подтверждающем значимость запрета на курение, тринадцать раз используется словосочетание «пассивное курение», а вся польза от запрета описывается именно в контексте свободы от чужого дыма. Сами курильщики упоминаются всего два раза с расплывчатой формулировкой «законы способствуют сокращению дозы табака или отказу от него». Тем не менее вопрос о том, способствуют ли законы, ограничивающие курение, снижению числа курильщиков, тоже неплохо изучен. И в целом получается, что не особенно способствуют: после введения запретов от потребления табака отказывается порядка десяти процентов курильщиков – это в самых обнадеживающих исследованиях, а есть и такие, в которых не выявлено вообще никаких статистически значимых изменений. Курильщики, работающие в зданиях, в которых курить нельзя, все равно каждый час встают из-за стола, спускаются со своего двадцать пятого этажа, отходят от офисного здания на положенные сколько-то метров и все же получают свою дозу никотина, потому что без нее они работать не способны.

В разговорах об ограничении курения почему-то практически не учитывается, что курение – не прихоть и не дурная привычка, а настоящая тяжелая наркотическая зависимость. Известная публикация из журнала Lancet, сравнивающая разные наркотики, по силе привыкания ставит никотинна третье место среди всех известных веществ. Круче него – только героин и кокаин. Для человека, пристрастившегося к курению, поступление дозы никотина становится физиологической потребностью, так что попытка запретить ему курить воспринимается примерно как попытка запретить спать или есть. Так происходит потому, что никотин – как и другие сильные наркотики – перестраивает мозг на молекулярном уровне.

Вот здесь наглядно показано, как никотин вмешивается в работу рецепторов, и в итоге через какое-то время мозг адаптируется к присутствию никотина и уже не может нормально работать без него:

Мозг работает благодаря тому, что нейроны обмениваются друг с другом информацией. Они делают это, отправляя друг другу химические вещества – нейромедиаторы. Существует маленькая, но гордая группа нейронов, которые используют для этого ацетилхолин. Такие нейроны участвуют в процессах внимания, запоминания, в эмоциональных реакциях, активируют выработку дофамина в системе вознаграждения – в общем, они совершенно необходимы для того, чтобы человек хорошо соображал и был доволен жизнью. Проблема в том, что многие рецепторы, на которые действует ацетилхолин, могут с тем же успехом активироваться никотином – разница в том, что никотина в мозг поступает сразу много, а действует он на рецепторы слишком сильно. Чтобы компенсировать этот эффект, мозг начинает снижать чувствительность рецепторов. В результате собственный ацетилхолин уже не может нормально активировать все нужные нейроны, и человек стремится получить новую дозу никотина, чтобы ацетилхолиновые синапсы снова полноценно работали. Из-за этого количество активных рецепторов еще снижается, и через некоторое время жить без никотина становится плохо: без новой дозы наркотика человек начинает испытывать серьезные трудности с контролем своего внимания и своих эмоций. Это не потому, что у него проблемы с волей или, там, с вежливостью. Это потому, что его нейронам ацетилхолина не хватает.

Скорость развития никотиновой зависимости и ее интенсивность – разная у разных людей, это во многом определяется генетическими особенностями. В среднем нормальная работа ацетилхолиновых рецепторов восстанавливается примерно за три недели – это то время, когда человек сильно страдает без дозы. Но если эти три недели удалось пережить, человек все равно помнит, что сигарета делала его счастливее, подхлестывая ацетилхолиновые рецепторы, стремится к ней во время любого стресса и часто снова срывается в зависимость. И поэтому даже среди людей, специально обратившихся за помощью к врачу, чтобы бросить курить, и получающих одновременно и психотерапию, и лекарственную поддержку, выдерживает без сигарет следующие полгода только каждый пятый.

Похоже, что наиболее перспективный путь избавления человечества от никотиновой зависимости – это предотвращение ее формирования, а не попытки переделать тех, кто уже прочно сидит на никотине. Они (мы) в большинстве своем рады бы слезть, но не находят в себе готовности долго и сильно мучиться от абстиненции, и такая мелочь, как запрет на курение на работе, никак не поспособствует отвыканию: проще уйти на фриланс, чем отказаться от наркотика. Более перспективные меры административного воздействия сейчас обсуждаются в Австралии: идея в том, чтобы постепенно повышать возраст, с которого можно покупать сигареты, таким образом, чтобы все нынешние курильщики все-таки могли получить свой никотин, а вот люди, родившиеся в 2000 году и позже, уже никогда не успели бы дорасти до того возраста, в котором можно покупать сигареты.

Но еще интереснее – проекты по разработке вакцин против курения. Задача – добиться того, чтобы в крови присутствовали антитела, которые связывались бы с никотином и не давали бы ему поступать из крови в мозг и, соответственно, предотвращали бы развитие зависимости (или делали никотиновую абстиненцию принципиально неудовлетворяемой, вынуждая людей бросить процесс курения, отныне бессмысленный). Сложность в том, что наша иммунная система не умеет распознавать такие маленькие молекулы, как никотин, и вырабатывать к ним антитела. Современные вакцины основаны на введении в кровь искусственно спроектированных антител – но они недолго сохраняются в крови. В будущем, возможно, вводить будут гены – программу для строительства антител внутри организма. По крайней мере, мышей избавить от курения с помощью генной терапии уже удалось.

Ася Казанцева
Биолог, научный журналист

Источник: http://slon.ru/future/kurenie_v_obshchestvennykh_mestakh_nauka_za_medvedeva_i_protiv-853951.xhtml

Сегодня сигареты опаснее, чем 60 лет назад

60 лет назад был обнародован доклад Surgeon General, в котором впервые описывалось пагубное влияние табака на здоровье. С тех пор табачная промышленность изменила публичную позицию, однако вовсе не сделала сигареты менее опасными. 

Atlantico: Британская антитабачная ассоциация сравнила отчет Surgeon General 1964 года о вреде табака с документами, которые были обнародованы табачной промышленностью. Вывод напрашивается сам собой: если верить бумагам, сегодня сигареты намного опаснее, чем были 60 лет тому назад. Но на самом ли деле сигареты стали опаснее? Что изменилось в их составе? 

Жерар Дюбуа: Если проанализировать результаты различных эпидемиологических исследований, показатели смертности в связи с курением не меняются в зависимости от самой сигареты. Изменилось, скорее всего, как раз существующее у нас понятие сигареты. 

Табачная промышленность хотела заставить людей поверить в то, что ее сигареты не так опасны. Отсюда и возникло понятие «легких» сигарет и сигарет с фильтром. На самом же деле было выяснено, что легкие и обычные сигареты, с фильтром и без, представляют собой одну и ту же угрозу. По-настоящему изменились лишь всего несколько типов сигарет. Так, в 1950-1960-х годах существовали действительно очень «тяжелые» сигареты, курить которые было еще опаснее для здоровья, чем обычные.    

После появления результатов первых исследований, которые подтвердили опасность табака, производители начали выпускать сигареты с фильтром. Однако это породило проблему: настоящий фильтр не мог удовлетворить курильщиков: они вдыхали, но через него ничего не проходило. Поэтому в промышленности придумали поддельные фильтры, которые не удерживали вредные вещества, а лишь снижали их концентрацию. В них существуют невидимые глазу отверстия, которые впускают сигаретный дым и рассредоточивают его по фильтру. Курильщики могут лично убедиться в том, что сердцевина фильтра приобретает коричневый оттенок, а к краям он становится все белее. А это лишь доказывает, что в данном случае речь идет не о фильтрации вредных веществ, а лишь о рассеивании дыма. Как бы то ни было, появление фильтра способствовало утверждению веры в то, что сигареты стали не такими опасными. 

Еще одним распространенным методом стало добавление в состав новых веществ (в частности сахара и левулиновой кислоты) для уменьшения горечи и смягчения дыма: тем самым производители стремились привлечь к своему товару женщин и молодежь. Табачная промышленность никак не могла оставить без внимания неохваченную половину человечества. Кроме того, с определенного момента в сигареты стали добавлять аммиак, чтобы ускорить попадание никотина в мозг. 

— Почему производители табака начали добавлять такие вещества в сигареты? 

— Главным образом, чтобы смягчить их вкус и/или привлечь больше людей. Так, например, если взять сигареты с ментолом, производители установили, что афроамериканскому населению очень нравится вкус ментола. Поэтому они специально создали этот продукт, который ориентирован на определенный слой населения. При этом причины такого пристрастия чернокожего населения к ментолу так и остались невыясненными. Главным был сам факт. 

Кроме того, нужно понимать, что первый опыт курения обычно выходил весьма неприятным. Впоследствии люди продолжали курить только из-за никотина. Добавление ментола, сахаров и левулиновой кислоты способствовало смягчению первых затяжек и вовлечению новых слоев населения, таких как женщины и молодежь. 

Что касается добавления аммиака, никотин обычно встречается в двух формах: в свободной форме и в связи с другими веществами. Во втором случае речь идет о больших молекулах, которым сложнее пройти через альвеолы и попасть в кровь. В свободной форме молекула наоборот очень мала, что облегчает попадание в кровь и мозг. При каждом вдохе аммиак способствует образованию свободного никотина и тем самым формирует более сильный никотиновый пик, который, к тому же, поступает в мозг быстрее. 

У истоков этой добавки стоят Philipp Morris с Marlboro. Сначала сигареты Marlboro стали настоящим провалом в коммерческом плане, однако добавление в состав аммиака принесло огромный успех. Присутствие аммиака было выявлено именно при исследовании состава Marlboro. Остальные производители даже не попытались хоть как-то осудить такое решение, а начали делать то же самое. Более того, они даже стали выращивать генетически модифицированные сорта табака, чтобы контролировать содержание никотина, поддерживать его на заданном уровне в течение всего производственного процесса и еще больше усилить привязку потребителей. Поэтому в знаменитой трубке Жозе Бове на самом деле ГМО-табак!    

— По данным ассоциации, сегодня мы выкуриваем меньше сигарет, чем полвека назад, однако их удар по здоровью стал в разы больше. Как именно увеличилась опасность по сравнению с 1964 годом? 

— Если посмотреть на результаты первых и последних эпидемиологических исследований, становится ясно, что табак убивает каждого второго потребителя. Это число так и осталось неизменным. Производители табака в свою очередь всячески намекают (но никогда не говорят открыто), что их новые товары не так вредны для здоровья. Тем самым они увеличили число потребителей. Но на самом деле опасность осталась прежней! Единственное отличие в том, что легкие сигареты с фильтром или без дают более мягкий и менее концентрированный дым. В результате курильщик делает более глубокий вдох, и рак пускает корни глубже в легких и бронхах. 

Нам стало об этом известно лишь потому, что в 1998 году в США прошел судебный процесс против некоторых табачных компаний, которым пришлось обнародовать ряд официальных документов. Я сам ознакомился с этими бумагами и говорил о них в книге «Дымовая завеса» (Le rideau de fumée). Сами данные и использованные в документах понятия просто в голове не укладываются! 

— Цель добавления производителями этих веществ определенно заключается в том, чтобы привлечь как можно больше людей, в первую очередь некурящих и молодежь. Разве это не хорошая причина, чтобы принять меры не против потребителей, а против самой табачной промышленности? Какие шаги можно и нужно принять правительству против этой отрасли? 

— Существует пять доказавших свою эффективность методов, которые можно использовать параллельно друг с другом. Именно так лучше всего пойти в наступление на лидеров табачной промышленности: 

— нужно удалить всю рекламу;

— нужно по-настоящему увеличить цены на табак с помощью сдерживающей системы налогообложения;

— нужно запретить курение в общественных местах;

— нужно вести просветительскую работу;

— нужно сформировать центры помощи в освобождении от табачной зависимости.  

Такие меры уже были приняты во Франции, и это работает! Было отмечено, что 10% увеличение стоимости табака снижает его потребление в среднем на 4% и на 8% среди молодежи и малообеспеченных слоев населения.  

— Какие ингредиенты производители табака могут попытаться добавить в будущем? Какими последствиями для здоровья это может быть чревато? 

— Ответить на этот вопрос вряд ли получится: табачная промышленность готова на все, несмотря на установленный за ней пристальный контроль. Существует список разрешенных для использования в качестве добавки веществ, но нам неизвестно, придерживаются ли его производители. Кроме того, сегодня появилась новая европейская директива, которая создаст препятствия для некоторых областей табачной промышленности. Пока она еще не вступила в силу, но мы уже сейчас можем констатировать внимательный надзор за всеми добавками. На различные добавки сейчас приходится 15% массы сигареты. Производители еще далеко не побеждены, но мы продвигаемся в этом направлении.  

Жерар Дюбуа — член Национальной академии медицины.

Источник: http://inosmi.ru/world/20140705/221465755.html

«Мы сомневаемся во всем, но мы не можем отрицать, что мы сомневаемся»

Интервью с философом Михаилом Маяцким о табачной индустрии, производстве сомнения и культурных привычках

— Мы поговорим о производстве знаний, о том, как мы узнаем об окружающем мире и как этот окружающий мир пытается нас сбить с толку, в том числе используя различные формы экспертного или научного знания. Давайте начнем с кейса про табачные компании, а от него уже пойдем к конкретным историям, связанным с тем, как мы получаем научные знания.

— Сразу скажу, что речь не пойдет о табачном законодательстве, о том, нужно ли курить в общественных местах, как оградить некурильщиков от курильщиков и наоборот, это другая тема. Но она связана с темой табака и табачной промышленности. Каждому много раз приходилось видеть устрашающие надписи, украшающие сигаретные пачки и сулящие всякие беды курильщикам. Это достижение последних десятилетий, когда путем громогласных и очень дорогостоящих судебных процессов табачная промышленность пришла к выводу, что так удобнее и выгоднее извещать пользователей. Сейчас социологи науки хорошо изучили этот случай табачной индустрии, и он может и должен послужить уроком нам и в производстве других видов знания, в других сферах, совершенно с табаком не связанных. Но, поскольку этот случай уже хорошо описан, мне кажется, что из него нужно извлечь урок.

Что же произошло? Довольно давно, уже полвека тому назад, учеными было получено достоверное знание, которое стало предметом практического консенсуса, о вреде табака и о корреляции табака с раковыми заболеваниями. Перед табачной промышленностью это поставило проблему выживания, и она не на шутку задумалась, что с этим делать. Были разные милитаристские, агрессивные предложения, как расправиться с наукой, но всех экспертов не отстреляешь, а практически все они пришли к этому консенсусу. Тогда табачные мажоры обратились в крупную PR-фирму, которая разработала совершенно другую стратегию, несколько парадоксальную, а именно — полюбить науку и задушить ее в своих любовных объятиях. Было принято решение не только поощрять, не только оплачивать исследования о влиянии табака, но и организовать свое как бы научное министерство при табачной промышленности. Таким образом, был создан Научный комитет при табачной индустрии, его возглавил человек, которого не нужно было перевербовывать или, скажем, платить ему за ложь или молчание. Он, будучи генетиком, искренне считал, что рак — это генетическое заболевание и что табак к нему имеет отдаленное отношение. Таким образом табачной промышленности удалось на несколько десятилетий отодвинуть устрашающие наклейки ценой ранней смерти десятков тысяч курильщиков.

— Существует принципиальная разница между тем, как люди относились к табаку в начале XX века, и тем, как мы смотрим на употребление табака сегодня. Почему и как произошел такой слом? Есть ли здесь какая-то гендерная специфика?

— То, что люди сегодня не курят в помещениях, — это ложная естественность. Здесь очевидна роль науки, которая воспитала эти новые культурные привычки. Курение играло разнообразную роль в культуре, в том числе было символом эмансипации, в частности женской (заметьте, что в России и сейчас особо развито именно женское курение — несомненно, как дальнее эхо того эмансипационного посыла). В этой отсрочке окончательного вердикта табаку противоречивую роль сыграли медиа, когда специалисты по здоровью, врачи, обращались к широким неспециализированным медицинским медиа с тем, чтобы рассказать правду о вреде табака. Им там отвечали, что для драматургии журнального блока или телепередачи необходимо создать коллизию, спор, иначе зритель выключит нравоучительную передачу или переключится на другой канал, а читатель перелистнет досье, не читая. «Приведите нам какого-нибудь вашего оппонента для интересности, для диспута, для возможности выбора». — «Да нет у нас никаких оппонентов, все специалисты сходятся на вреде табака». — «Ну, как знаете. Не будет контрапункта — не будет блока (передачи)». И специалисты, и популяризаторы, чтобы вообще иметь возможность разговора с публикой, вынуждены были придумывать оппонентов, создавать псевдоспоры.

— Вы говорили об эмансипации. Какое отношение имеет к этому табакокурение?

— В какой-то момент женщины сочли, что курение не может остаться только прерогативой мужчин, и через приобщение к табаку, в том числе демонстративное курение, целые поколения женщин утверждали свою независимость от супругов, партнеров, господствующих патриархальных нравов.

— Как и почему происходит уход от подобной концепции? И где здесь столкновение научного и ненаучного знания?

— В стратегию табачных индустрий в данном случае входило не просто скрыть информацию от потребителей, а «произвести сомнение». Как оговорился во внутренней документации один руководитель табачной индустрии, «doubt is our product», мы должны произвести сомнение. Что имеется в виду? Современный человек — это уже не человек начала XX века и тем более отдаленных эпох, это человек, воспитанный в «жизненном мире», сформированном наукой. Эдмунд Гуссерль концептуализировал взаимодействие жизненного мира и науки в 30-е годы, но уже раньше стало ясно, что наука теперь активно формирует наши жизненные представления, наши житейские идеи о мире и через них наш быт.

Мы все проходим через школу, и в школе нам сообщают не только какую-то сумму знаний, но и учат азам критического мышления, учат сравнивать гипотезы, утверждать, опровергать и так далее. Эти школьные навыки, которые нам всем прививаются, являются лишь упрощенным сколом всей европейской рациональности, которая зиждется на сомнении. Эта традиция восходит к античности, но окончательно концептуализировалась она у Декарта, а далее у Канта, Гуссерля…

Декарт искал способ поставить науку и знания на абсолютно достоверную основу. И возникла проблема: что взять за этот абсолютный, бесспорный фундамент? И Декарт сделал совершенно нетривиальное предложение — все подвергнуть радикальному сомнению. Но как же? Ведь это оставит нам пустыню. Но нет: после этого при всей нашей радикальности мы не сможем подвергать сомнению наш акт сомнения. Мы сомневаемся во всем, но мы не можем отрицать, что мы сомневаемся. Мы сомневаемся, значит, мы мыслим. Мыслим, следовательно, существуем.

Сомнение сопровождает научную деятельность каждого ученого в его повседневности. Знакомясь с результатами других научных исследований, читая публикации коллег, перечитывая собственные труды, мы критическим оком пытаемся найти изъяны в аргументации, недостаточные подтверждения, ошибочные толкования экспериментов или фактов. Именно к этой научной черте, в том числе и обыденного мышления, которое во всех и в каждом воспитано через школу, решила апеллировать табачная индустрия: «давайте сомневаться». А именно, сомневаться в том, что рассказывают ученые. Ученые говорят, что курение вредно, но вы же являетесь мыслящими критическими существами и всё должны подвергать сомнению.

— Сейчас во всем приходится сомневаться, все кажется вредным. И в этом смысле, видимо, сомнения начинаются с табака?

— Нет, табачный случай должен служить нам предостережением и хрестоматийной ситуацией, хорошо изученной и разложенной по полочкам. Не было бы смысла говорить о табаке, если бы все только табаком и заканчивалось. Речь о том, что табачный случай должен призвать нас мобилизовать нашу бдительность во многих других сферах: в пищевой индустрии, в энергетике, в общей ситуации с климатом, с экологией…

— А где в табачном вопросе проблема со знанием? Когда она возникает? Ученые, которые пришли на службу в эти компании, предлагающие альтернативный взгляд на эту вещь, действительно считали, что рак не вызывается табакокурением?

— Да, индустрия нашла людей, которые ей были нужны. Но с усложнением производства, с усложнением совокупного социального процесса ситуация конфликта интересов будет все более частой. И эту ситуацию нужно осмыслять, учитывать, в том числе оценивая само знание. Ряд скандалов, например, в западной фармацевтической промышленности показал, что эксперты, которых приглашают для независимой экспертизы, также оказываются в конечном итоге на содержании у той же самой фармацевтической промышленности. И в этом смысле нужно решать, кто будет инстанцией арбитража, кто будет решать в пользу того или иного типа знания.

Учитывая современную ситуацию переплетенности производства и науки, некоторые социологи знания предлагают создать новую дисциплину — социологию незнания, или агнотологию, которая должна со всем вниманием отнестись к фактору выгодности незнания или ограниченного знания. Но уже классическая социология знания, возникшая (после многих предвосхищений) в начале XX века, была отчасти и социологией незнания, поскольку она анализировала те общественные механизмы, порождающие типы и формы знания, которые не являются по определению знанием абсолютным, как мнилось когда-то человеку. Есть мир, и есть наше верное или неверное отражение этого мира.

Любое знание как-то произведено и несет на себе отпечаток не только предмета, знанием которого оно является, но и производящих его людей и механизмов. Поэтому социология знания в лице своих основоположников и лучших представителей, а также вдохновивших их мыслителей Фрейда, Маркса и других говорила о тех механизмах, которые противодействуют определенному знанию, способствуя другому.

— Что можно изучать в данном случае и что в примере с табачным вопросом будет являться этим самым незнанием?

— Ясно, что это очень разнородный ансамбль, который состоит из обрывков знания, научной информации, которую мы черпаем через разные каналы. Здесь будут и разные формы искажения знания, связанные с искаженным представлением знания и с искажением, внесенным восприятием. Упрощенно говоря, курильщик будет склонен относиться к информации о вреде табака с недоверием.

На Востоке принято курить, все курят кальян, так или иначе. И все равно люди живут долго, и там не наблюдается особого всплеска раковых заболеваний. А некоторые, наоборот, полагают, что один раз покурить кальян — это все равно, что выкурить две или три пачки сигарет. И сомневаюсь, что есть какие-то качественные или количественные исследования о соотношении вреда от кальяна, от трубки, от сигар и сигарет.

Со стороны потребителя возникает сомнение, человек должен выбирать, курить или не курить, курить одно или другое, есть то или другое, греть себе еду в том агрегате или в другом. Есть и другая сторона — сторона производства знания и его трансмиссия каждому конкретному человеку. И вот здесь социологи современного знания давно пользуются категорией junk science — мусорная, бросовая наука, наука, результаты которой скомпрометированы участием в механизмах производства экспертов, допускающих конфликт интересов в сфере своей научной деятельности и тем заведомо делающих производство этого знания непрозрачным для себя самих.

Это с новой остротой ставит вопрос о фундаментальном знании, о том, кто его должен финансировать. Общая ситуация в России и в обществах, которые ставят на высокую технологию (в отличие от России, которая делает это пока декларативно), состоит в том, что фундаментальные исследования все более перелагаются на плечи частного капитала, что чревато новой финансовой нестабильностью, новыми конфликтами интересов.

— А кто должен финансировать исследования, для того чтобы они были максимально прозрачными? Мы привыкли считать, что науку должно финансировать государство, но на сегодняшний день, как вы говорите, это смещается в сторону компаний и корпораций. Оказывают ли влияние на производство этого знания ситуации, когда коммерческие компании заказывают исследования?

— Несомненно. Хотя и не всегда негативное, разумеется. Это взаимодействие «знание — производство» должно быть и должно укрепляться. Но нужно всякий раз отдавать себе отчет во все более усложняющихся механизмах этого взаимодействия. Рядом с усложняющимися когнитивными ситуациями случай табачной индустрии, который был таким же спорным 40 лет назад и который сейчас может считаться бесспорным, сегодня кажется элементарным. То есть, конечно, остаются какие-то этические или политические аспекты — разрешать или запрещать и до какой степени, — но с научной точки зрения нужное знание произведено. Случаи, которые стоят перед нашим обществом, глобальные кейсы гораздо более сложные. И перед их лицом более чем досадно, что государство самоустраняется во многих областях социальной сферы — и на Западе, и у нас, — будь то здравоохранение, образование или наука.

Михаил Маяцкий
PhD University of Fribourg (Switzerland),
профессор отделения культурологии НИУ-ВШЭ

Источник: http://postnauka.ru/talks/27771